«Теории и практики» продолжают объяснять смысл часто употребляемых выражений, которые зачастую используются в разговорной речи в неправильном значении. В этом выпуске — почему мы так часто обманываем себя, что общего у голодной лисы с экспериментом Эша и как когнитивный диссонанс помогает буддистам достичь пробуждения.
Словосочетание, ставшее модным благодаря Виктору Пелевину, сейчас используют при любом несоответствии ожиданий и действительности — в том числе и там, где вполне можно было бы обойтись выражениями «я озадачен», «я в ступоре» или «я чувствую противоречие». Но не стоит забывать, что за умно звучащей фразой «у меня возник когнитивный диссонанс» стоит целая психологическая теория, которую полезно знать каждому. Разработал ее американский психолог Леон Фестингер в 1957 году на основе теории поля Курта Левина и теории структурного баланса Фрица Хадера.
Поводом к ее созданию послужило исследование слухов, распространившихся в результате землетрясения в Индии в 1934 году. В регионах, не пострадавших от землетрясения, поползли слухи о том, что вскоре должны случиться еще более сильные толчки в новых местах и опасность может грозить и этим районам. Было странно, что такие пессимистичные (и совершенно необоснованные) прогнозы получили такое широкое распространение. В конце концов ученые, исследовавшие этот феномен, пришли к выводу, что эти слухи скорее оправдывали беспокойство, нежели вызывали его. Люди распространяли их, чтобы обосновать иррациональное состояние страха, вызванное новостью о землетрясении.
Проблема в том, что, пытаясь разрешить когнитивный диссонанс, человек часто занят не поиском истины, а формальным приведением знаний и мотивов к общему знаменателю — поэтому многие люди справляются с внутренними противоречиями, используя первое более или менее подходящее оправдание.
Подобные ситуации случались в истории не раз. Например, во время Второй мировой войны в одном из американских лагерей для японских беженцев, где были вполне нормальные условия жизни, возникли слухи, что дружелюбие американцев обманчиво, а место для лагеря было специально выбрано так, чтобы люди не смогли в нем выжить. Это произошло из-за несоответствия реальности и представлений японцев о враждебности США их стране. Исследуя подобные истории, Фестингер сделал вывод, что люди стремятся к внутреннему балансу между полученной информацией и собственными представлениями и мотивами. То противоречие, которое возникает при нарушении этого баланса, он и назвал когнитивным диссонансом.
Такое состояние может возникнуть по нескольким причинам. Например, из-за логического противоречия, вроде «мне плевать на мнение окружающих, но я хочу стать знаменитым». Или из-за несоответствия решений и поведения человека культурным обычаям, принятым в его стране, социальной группе или семье. Диссонанс может возникнуть и тогда, когда индивид идентифицирует себя с некоей группой людей, но его собственное мнение начинает противоречить мнению группы. Например, человек относит себя к либералам, но вдруг осознает, что не хотел бы жить в тесном соседстве с геями или людьми другой расы и вероисповедания. Или к патриотам, но чувствует, что «пора валить». И, наконец, самый простой случай — когда новая информация противоречит прежней картине мира. Скажем, если бы Геннадий Онищенко вдруг получил Нобелевскую премию за достижения в медицине, это вызвало бы когнитивный диссонанс у всего российского населения.
А дальше начинается самое интересное — когда у человека возникают противоречивые представления, это приносит ему дискомфорт. И он стремится сгладить возникшее противоречие. Это можно сделать двумя основными способами — либо пересмотреть и отвергнуть одно из представлений, либо найти новую информацию, позволяющую «состыковать» несовместимые позиции.
Сам Фестингер приводит такой пример: если курильщик узнает о новом исследовании, доказывающем связь между курением и возникновением раковых опухолей, он, конечно, с некоторой вероятностью может бросить курить. Но с большей вероятностью он либо причислит себя к разряду умеренных курильщиков («я курю так мало, что это не может сильно повлиять на мое здоровье»), либо найдет в курении положительные стороны («зато пока я курю, я не поправляюсь» или «ну и что, умру раньше — зато жизнь будет в кайф»), либо будет искать информацию, опровергающую мнение о вреде курения («мой никотинозависимый дедушка дожил до 100 лет») и избегать информации, которая его подтверждает.
Еще один способ разрешить когнитивный диссонанс — поменять окружающую среду на новую, где сочетание «взаимоисключающих параграфов» уже не будет вызывать противоречия. Если вы поменяли политические взгляды, скорее всего, вам захочется больше общаться с кругом знакомых, разделяющих ваше новое мнение.
Проблема в том, что, пытаясь разрешить когнитивный диссонанс, человек часто занят не поиском истины, а формальным приведением знаний и мотивов к общему знаменателю — поэтому многие люди справляются с внутренними противоречиями, используя первое более или менее подходящее оправдание. Классический пример — басня про лисицу и виноград. Лиса хочет полакомиться виноградом, но не может сорвать его с лозы — слишком высоко. Чтобы избежать противоречия между желанием и возможностью, она убеждает себя, что виноград еще зеленый и невкусный. Лукавство — но зато успокоительное.
Еще один подвох когнитивного диссонанса — в том, что он может быть на руку манипуляторам. Мы часто соглашаемся на что-то, чего совершенно не собирались делать, лишь бы это соответствовало нашим лестным представлениям о себе.
Целый ряд исследований связан с частным случаем когнитивного диссонанса — ситуацией вынужденного согласия, ведущего к действиям, которые человек не может для себя удовлетворительно обосновать. Например, когда он добровольно принимает решение, которое в итоге не приносит ему достаточного удовлетворения. Чтобы уменьшить возникающий в этой ситуации диссонанс и оправдать свой выбор — который иначе показался бы глупым — нужно задним числом повысить ценность совершенного действия или обесценить его негативные аспекты.
В частности, в эксперименте Леона Фестингера и Мерилла Карлсмита испытуемым приходилось выполнять чрезвычайно скучную работу. После чего их попросили порекомендовать этот эксперимент последующим участникам как очень интересный. Одной группе испытуемых платили за это по 20 долларов, другой группе — только по 1 доллару. В итоге выяснилось, что участники, получавшие меньше, сами посчитали эксперимент более интересным, чем те, кто работал за 20 долларов. И это был вовсе не научный энтузиазм, а всего лишь проявление когнитивного диссонанса: чтобы было легче соврать последующим участникам, испытуемые задним числом меняли свое восприятие эксперимента. Вполне невинная в данном случае реакция — но если мы вспомним, например, эксперимент Эша, становится понятно, что легкий путь преодоления противоречий может приводить к пугающим последствиям.
Еще один подвох когнитивного диссонанса — в том, что он может быть на руку манипуляторам. В частности, принцип последовательности, описанный Робертом Чалдини, в книге «Психология влияния», основан как раз на боязни когнитивного диссонанса. Мы часто соглашаемся на что-то, чего совершенно не собирались делать, лишь бы это соответствовало нашим лестным представлениям о себе. Например, чтобы склонить человека к пожертвованию денег на какую-либо общественную инициативу, нужно вначале побудить его признать себя щедрым.
Но если не пытаться заглушить противоречие первыми попавшимися обоснованиями, а начать разматывать клубок до самой его сути, это может стать мощным толчком в развитии личности. Например, это состояние используется в дзен-буддизме при создании парадоксальных притч-коанов. Они намеренно составляются так, чтобы вызвать у слушателя мощнейший когнитивный диссонанс и таким образом вывести его за рамки привычной логики и восприятия, приблизив к состоянию сатори — «пробуждения».