Я хорошо помню майские праздники три года назад. Меня тогда накрыл жуткий кризис идентичности: я не просто не совпадала с собой по краям – мое «я» плавилось на солнце и, застывая, превращалось в уродливую бесформенную массу. На своем ли я месте, с теми ли людьми, куда я вообще иду и почему все так сложно – вопросов было уйма, ответов – ноль.
Пока все ели шашлыки за городом, я курила на балконе в пустой квартире и, не вылезая из пижамных штанов, писала тексты: взяла работу на выходные, не умея и не позволяя себе отказаться, чтобы не мучиться потом сожалениями об упущенной выгоде и чувством вины. Я была на излете своей карьеры в должности главного редактора и была крайне истощена нагрузками, одиночеством и тем, что после развода прошло полтора года, а у меня так ни с кем и не получилось завести отношения (разве что в тупик).
За окном наркотически сладко цвели яблони, каштаны и черемуха, а я клацала по клавишам и заедала внутреннюю пустоту ложками вареной сгущенки из банки и пятью-шестью пачками любимого мороженого зараз. Нещадно толстела и ненавидела себя за это – равно как и за то, что вместо того чтобы отдохнуть, срочно нарисовала себе работу. Ела, чтобы еще больше выбесить саму же себя, чтобы еще больше усугубить и без того полный раздрай внутри, дойти до предельной точки, вывернуться наизнанку, умереть и родиться заново, но уже какой-нибудь другой – и хоть кому-нибудь нужной…
…Поздно ночью пришла смска от бывшего мужа: он писал о том, что его новая женщина – его персональное чудо, что он счастлив, что любит, что господибожемой тебе не передать как это здорово, –
мое сердце пропустило два удара, а из левого глаза выкатилась, медленно сползла вниз и затекла в ухо слеза.
Похоже, у моего болота саморазрушения, жалости и ненависти к себе все-таки были пределы –
так теплой майской ночью
с ее шорохами, вином
и падающими звездами
я впечаталась
в своё
дно.
***
«я не знаю, откуда это берется и почему накатывает так спонтанно,
без причины является, подло, исподтишка,
без прилично-привычного объяснения:
девочка, гормоны, месячные,
скоро пройдет.
хочется биться в истерике. но сначала –
напиться, выговориться,
до потери сознания выжалеться,
выплакаться,
распустить себя
по петелькам-ниточкам,
по земле рассыпаться
помутневшими от времени латунными пуговицами,
споротыми с синего детского костюмчика моряка…»
***
На следующий день я проснулась в 4.30 утра, взяла лист бумаги и начала строчить как бешеная свой «манифест», где, не стесняясь в выражениях, написала все, что думаю о себе, своей жизни и своих перспективах – почерком отличницы, красивыми печатными буквами, почти капслоком. Помню, как написала тогда, что никто не решит мои проблемы за меня, никто не придет и не спасет меня, потому что «ну сколько можно уже страдать», никому не интересны мои красочные депрессии – да и черт возьми, никому не должны быть.
Так что вытри сопли, надень кроссовки и беги. Беги, пока не упадешь от усталости, а когда упадешь – ползи по направлению к дому.
В тот момент я стала собственным Учителем, пребольно ударившим себя по спине бамбуковой палкой. Я поднялась с постели, натянула кроссовки, погладила ошалевшую кошку и побежала. Это был мой первый бросок на двенадцать километров по пустому городу.
…Огромные майские жуки совокуплялись и с громким хрустом падали на асфальт, а рассветное небо было такой чистоты и ясности, что болели глаза.
Я бегала – и отчетливо слышала во рту металлический привкус собственных легких.
Я плавала – и там, где мелко, мне до дрожи пахло пионерским лагерем: запахом пустых советских умывален, холодной плитки, сосен и зубной пасты.
Я вернула себе молчание как состояние жизни, постигала практику смирения с неизбежным. Мне болели мышцы и душа, я по-прежнему работала по выходным и не высыпалась, но одно я знала точно: я больше не хочу умирать, да и как можно хотеть умирать, когда цветут сирень и пионы, по ночам с тихим скрипом растет трава, а уличный музыкант играет на аккордеоне танго.
Я была взрослой, одинокой и свободной. Свободной не от, а для.
До встречи с Сашей
оставался
месяц.
***
С того времени прошло всего три года, а кажется, что целая жизнь. Как бы я хотела сказать той девочке, которой была, что все будет хорошо, все наладится – будет и семья, и любимая работа, и сильное тренированное тело, и даже Гнездо. Как бы я хотела ей сказать, что ночь темна перед рассветом, а саморазрушение никогда не бывает достойным выходом. Что впереди много интересного, гораздо, гораздо больше интересного, чем во всей ее жизни «до», и вот эта вот злость на саму себя тем утром станет лучшим мотиватором, чтобы взять себя в руки и начать лепить ту жизнь, которую хочешь, а не ту, которую доводится проживать.
Как бы я хотела ей сказать, что
когда она все-таки упала от усталости,
ей
удалось
доползти
Домой.
Май 2016 Ольга Какшинская
Благодарю Вас за этот очерк. Я прошла ровно то же самое. Думала, так было только у меня одной))